© 2009 г., Д.И. Ермолович

Опубликовано в журнале «Мосты» №2/22, 2009

О «Лонгмане» бедном
замолвите слово

Как лексикографу и переводчику, мне, разумеется, очень близка тема статьи О.В. Петровой «Дайте переводчику словарь!» [«Мосты» №2/22, 2009, с.39—45]. Поэтому я позволю себе присоединиться к обсуждению вопроса, поднятого в этой статье, суть которого сводится к тому, насколько полно и точно словарь способен удовлетворить потребностям того, кто им пользуется.

Может быть, мне удастся внести полезный вклад в это обсуждение благодаря возможности взглянуть на проблему не только глазами потребителя словарной продукции, но и глазами автора словарей, отдавшего этому делу немало времени и сил, а также имеющего кое-какое представление об истории, теории и практике лексикографии.

Распространённость
как показатель несоответствия

Всегда ли словари «соответствуют тем требованиям, которые мы к ним предъявляем?» – спрашивает О.В. Петрова, но не оставляет сомнений в том, что для неё это риторический вопрос, отрицательный ответ на который даже не требуется формулировать. «Примером явного несоответствия такого рода, – пишет она сразу после вопросительного знака, – может служить то, что наиболее широко представленным и в продаже, и в библиотеках языковых вузов оказался изданный в 2003 году Longman Dictionary of Contemporary English» (в дальнейшем – LCE).

Не очень понятно, как «широкая представленность» в продаже или в библиотеках может служить «примером явного несоответствия» словаря каким-либо содержательным требованиям. Формальная логика тут, по-моему, страдает. Однако общая мысль ясна: автор не советует студентам и преподавателям языковых вузов пользоваться упомянутым словарём.

Почему? Потому, отмечает автор статьи, что на обложке словаря нет «никаких указаний на уровень владения языком, при котором этот словарь может быть полезным».

На обложке 4-го издания LCE (2003–2005), действительно, нет указания на целевую аудиторию словаря. Однако я советую всем, кто интересуется этим и другими методическими вопросами, смотреть не только на обложку, но и в текст предисловия к словарю. А там написано:

Each time we produce a new edition…, our aim is always the same: what can we do to make the dictionary more helpful for advanced level students of English? (выделено мною. – Д.Е.)

Впрочем, составители LCE позаботились и о тех, кто не читает предисловий. На обложке последнего, 5-го издания (2008–2009) под заглавием красуется подпись: “For advanced learners of English.”

Да практически все словари серии Longman ориентированы на иностранцев, изучающих английский язык (learners of English). Одна из задач этих словарей – это, конечно, разъяснять незнакомые слова, но в первую очередь они нацелены на формирование активного запаса слов, которые иностранец мог бы корректно использовать в общении, в собственной разговорной и письменной речи. Именно поэтому в таких словарях отброшены второстепенные, малоупотребительные лексические единицы и их значения (лексико-семантические варианты), не самые важные для формирования активных навыков. LCE может не оправдать ваших ожиданий, если вы: (а) хотите прояснить для себя слово, значение или выражение, лежащее на периферии лексикона (редкое, малоизвестное, специальное, жаргонное, архаичное и т.д.); или (б) занимаетесь письменным переводом достаточно сложных текстов с родного языка на английский.

Для первой из этих целей вам скорее понадобятся словари справочно-разъяснительного типа серий Oxford, American Heritage, Merriam-Webster, Random House – причём чем большего объёма, тем лучше. Они рассчитаны на универсального пользователя, включая носителей языка, и в силу этого претендуют на гораздо бóльшую полноту. Обращение к таким словарям пополняет в первую очередь пассивный, а не активный словарный запас пользователя. Поэтому не вполне корректно сравнивать LCE со словарём The American Heritage Dictionary, как делает О.В. Петрова. То место, которое в справочном толковом словаре занимает периферийная лексика, в LCE как словаре активного типа отдаётся примерам и более подробным указаниям на грамматические свойства слова, его сочетаемость, типичные синтаксические модели.

Слишком много примеров?

А для перевода сложных текстов на английский язык вам потребуется не один какой-то словарь, а целый набор справочных пособий. В такой набор, помимо одноязычных словарей английского языка, должны входить двуязычные (русско-английские) словари и словари-тезаурусы. Не помешают и словари синонимов, а также и самый современный инструмент переводчика, возникший в компьютерную эпоху, – лингвистические корпуса.

В таком наборе пособий LCE тоже может сыграть свою роль. Кстати, чем хороши его новые издания (4-е и 5-е), так это именно комплексом из книжного словаря и диска CD-ROM, на который записана ещё энциклопедия, учебные материалы и упражнения, а также такая полезная для переводчика вещь, как лингвистический корпус объемом в 1 миллион контекстов. Подчеркну: это не «картотека», это именно корпус (надеюсь, мне нет необходимости разъяснять здесь это понятие). Собранные в корпусе контексты выводят читателя за пределы базового активного лексикона, представленного в самом словаре. Здесь-то и кроется причина того, почему не все значения слов, встречающихся в контекстах из корпуса, получили отражение в словарных статьях. Это нормально и логично. Если словарь – результат системной и несколько консервативной кодификации лексикона, то корпус – инструмент приближения к реальному речевому словоупотреблению, которое всегда шире и подвижнее кодифицированного словаря и уж тем более активного вокабуляра, предназначенного для освоения иностранными учащимися.

У лингвистических корпусов есть одна особенность – они представляют все контексты в выборке, и поэтому в них действительно встречаются «примеры употребления слова в одном и том же значении в одной и той же (причем наиболее очевидной) синтаксической модели (Anita’s dress, her dress, his dress…)», на что сетует О.В. Петрова.

Словарь критикуется за излишние примеры? В этом ещё был бы резон, будь какие-то модели словоупотребления упущены. Но, если уж говорить о существительном dress, то LCE раскрывает его безупречно: все грамматические функции (как исчисляемого или неисчисляемого существительного) и все синтаксические модели, в которых оно употребляется, проиллюстрированы исчерпывающе (smb’s dress, buy a dress, wear a dress, advice on dress и т.д.), не говоря об устойчивых сочетаниях (best dress, evening dress, dress code и др.).

Так же методично разработаны и другие включённые в словарь лексические единицы в их наиболее актуальных значениях, сочетаниях и моделях.

Надеюсь, никто не заподозрит меня в том, что я хвалю словарь в целях его рекламы, поскольку никакого отношения к издательству Pearson Education, выпускающему словари Longman, я не имею. У меня просто вызывает искреннее уважение то, как большой коллектив учёных, редакторов-лексикографов и программистов на протяжении многих лет разрабатывает, совершенствует и реализует достаточно цельную научно-методическую концепцию, действительно стараясь сделать словарь максимально полезным для изучающих английский язык и объединить его с другими обучающими ресурсами. В этой работе можно найти упущения, но мне хорошо известно, что в российской лексикографии и издательском деле, увы, остаётся пока только мечтать о столь хорошо поставленной и технически обеспеченной системе подготовки словарей и учебных пособий.

О.В. Петрова задаётся вопросом: «Как случилось, что именно этот словарь стал у нас чуть ли не самым распространённым, причём именно в языковых вузах…?». У меня нет статистических данных о распространённости словарей в языковых вузах. Возможно, моя уважаемая коллега располагает более полными сведениями на сей счёт. Но если она и права, для меня ответ очевиден: причиной активного спроса на словари Longman не только в нашей стране, но и в мире является, с одной стороны, их солидная методическая проработанность, вызывающая доверие, а с другой стороны – простота, удобство пользования, доходчивость и наглядность представления языкового материала.

Половой вопрос

Впрочем, если кому-либо LCE не нравится, разве кто-то принуждает студентов и преподавателей работать именно с ним? Педагог вправе заниматься со студентами по тем пособиям, по каким сочтёт нужным, разъясняя им достоинства и недостатки последних. Сама О.В. Петрова об этом пишет: «Студентам рассказывают о существующих видах и типах словарей, их учат грамотно искать необходимую информацию…».

Однако, чтобы учить этим вещам студентов, желательно разбираться в существующих видах и типах словарей и уметь находить в них необходимую информацию. Вот О.В. Петрова задаётся целью перевести графу анкеты «пол – мужской» и сетует на то, что в словаре Lingvo переводы якобы не снабжены достаточными пояснениями значений: «пол I муж. floor; II муж. биол. sex».

О.В. Петрова не указывает, каким изданием Lingvo она пользовалась. Однако 12-я версия Lingvo в качестве общего русско-английского словаря включает составленный мной в соавторстве с Т.М. Красавиной «Новый большой русско-английский словарь» (М.: Русский язык – Медиа), первое издание которого вышло в 2004, а последнее, третье, – в 2008 году. В электронном виде, т.е. в составе Lingvo 12, НБРАС присутствует на рынке с конца 2007 года.

Прочитав критику О.В. Петровой, я, естественно, заволновался: неужели в нашем словаре допущен такой грубый ляп, дезориентирующий переводчиков, что без толкования оставлено слово пол в значении “floor”? Проверяю себя – заглядываю в НБРАС:

пол I м (нижнее покрытие в помещении) floor; настилать пол (в пр) floor (d) II м биол sex; обоего пола of both sexes; женского пола female; мужского пола male.

Нет, всё в порядке. За тех, кому нужно перевести «пол – мужской», можно не беспокоиться: НБРАС (и, следовательно, Lingvo 12) их не подведёт. А утверждение О.В. Петровой, будто «ни один словарь не написал, что floor – это только в помещении», не соответствует действительности.

Вот какой рассеянный

Другой пример, которым О.В. Петрова хочет проиллюстрировать недостатки словарей, – это слово рассеянный. Она рассказывает о трудностях некоего «горе-переводчика», который перевёл выражение рассеянная радиация как absent-minded radiation. Соответствие absent-minded он якобы выбрал из множества вариантов, найденных им в словаре «Мультитран».

Здесь я сделаю небольшое отступление. Проект «Мультитран» служит хорошей иллюстрацией того, что, обращаясь к словарю, нужно понимать, чтó он из себя представляет и чего от него можно ожидать, а чего нельзя. «Мультитран» – вообще не словарь в строгом смысле этого слова. Это механическое соединение всех лексикографических ресурсов, которые оказались в распоряжении разработчиков, – большого количества различных, в основном отраслевых, словарей. Полученная масса слов была подвергнута некоторой тематической организации, но для неё никогда не создавался единый лексикографический аппарат (предполагающий последовательность в разработке значений и помет, системное отражение контекстов и т.п.). Он и не мог быть создан, потому что делали «Мультитран» не лингвисты. В дальнейшем пополнению «Мультитрана» способствовали объединённые в форумах переводчики, которые включали туда свои находки из собственного опыта.

Из «Мультитрана», как из большой свалки словесного материала, переводчик может иногда выкопать что-то ценное для перевода по узкой теме, найти или вспомнить забытый эквивалент технического термина или выражения, позаимствовать удачную находку у коллеги, работавшего над переводом в той же области.

Термины и словосочетания – наиболее сильная сторона «Мультитрана». Если это понимать, то «Мультитран» может оказаться весьма полезен переводчику, особенно тому, которому опытные педагоги разъяснили (или который дошёл собственным умом), что в «Мультитране» поиск терминологических словосочетаний надо начинать с сочетания как такового, а если это не поможет – то уж тогда поэлементно.

Если бы горе-переводчик, о котором пишет О.В. Петрова, это знал, он бы сразу нашёл в «Мультитране» искомые соответствия для выражения рассеянная радиация как отдельной единицы – sky/diffuse/scattered radiation. И не стал бы проверять свой вариант перевода в словаре Lingvo под вокабулой absent-minded. Как бы ни был он неопытен в переводе, здравый смысл должен был бы подсказать ему, что и в другом словаре – в данном случае Lingvo 12 (НБРАС) – лучше как минимум обратиться к статье на прилагательное рассеянный. Он увидел бы, что там разные значения этого слова чётко отграничены друг от друга и иллюстрируются примерами:

рассеянный 1. прич см. рассеивать 2. прил (разбросанный) scattered, dissipated; рассеянное население scattered population; рассеянный свет diffused/scattered light 3. прил (невнимательный) absent-minded; рассеянный взгляд vacant/wandering glance/look…

Глядишь, и сообразил бы, что искомое значение трактуется под цифрой 2. А ещё лучше и в Lingvo сразу набрать интересующее переводчика выражение – рассеянная радиация.

Но нет. Переводчик, нарисованный в статье О.В. Петровой, который «проверял и перепроверял в доступных ему словарях», остался почему-то уверен в том, что рассеянная радиация переводится как absent-minded radiation. Не буду делать резких заключений об интеллектуальных способностях этого «переводчика». Скажу лишь, что он «проверял и перепроверял» своё соответствие не там и не так. Но словари, критикуемые О.В. Петровой, в этом не виноваты.

Умение переводчика пользоваться словарём предполагает, кроме прочего, и способность ориентироваться в словарных пометах, отражающих область употребления слова. В статье О.В. Петровой довольно подробно описаны трудности переводчика, которому надо найти соответствие для слова «пустоты» в тексте на геологическую тему. В одном из словарей Lingvo (а Lingvo – это комплекс из разных словарей) он находит вариант interstice и потом мучается, не зная, можно ли его применить к большим пустотам в горной породе. Ведь «все толковые словари с редким единодушием подчеркивают маленький размер» пустого пространства, обозначаемого этим словом. Что ему делать, спрашивает О.В. Петрова: «поверить толковым словарям, составленным носителями языка, которые утверждают, что больших interstices не бывает?».

Отвечаю: да, поверить! Совпадение сведений из разных источников свидетельствует о том, что эти сведения, скорее всего, верны. А поверив, ещё раз заглянуть в словарный комплекс Lingvo, не зацикливаясь на множественном числе слова. Там под вокабулой пустота в словаре Polytechnical (Ru-En) первым же соответствием дано: cavity горн. Помета горн. означает «горное дело», то есть как раз вписывается в геологическую тематику нашего текста. Проверив смысл слова cavity по толковым словарям, мы убедимся, что оно годится для обозначения пустот любого размера. Всё отлично, эквивалент оперативно найден – и далеко ходить за ним не пришлось.

Чем провинились перед нашим горе-переводчиком словари с этими «пустотами», непонятно. Может, это всё-таки он сам чего-то опять не додумал?

Боевой офицер взмахивает клинком
и сгибает ноги в коленях

Вот ещё тест, способный, по мнению О.В. Петровой, уличить словари в бесполезности: «Попробуйте… перевести с помощью доступных нам словарей словосочетание “боевой офицер”». Что ж, попробуем. Набираем это выражение в Lingvo 12, и, хотя оно отсутствует в готовом виде в русско-английских словарях комплекса, программа автоматически запускает поиск по англо-русским словарям и почти сразу же выдаёт словосочетание из Lingvo Universal (En-Ru):

боевой офицер combatant officer

Это не единственно возможный вариант (можно сказать также combat officer, frontline officer), однако миссия оказалась выполнима. Но О.В. Петрова даёт читателю новые задания: «Попробуйте разобраться, как нужно сказать по-английски “он взмахнул рукой, в которой блеснул клинок” так, чтобы не получилось, что он этой рукой помахал, или “он согнул ноги в коленях, приготовившись к бою”, чтобы не получилось, что у него от страха подгибались коленки».

Автор статьи сама не даёт правильных решений, но, по всей видимости, хочет сказать, что глаголы wave и bend для приведённых контекстов не подойдут. А раз «доступные словари» ничего другого не предлагают, то – намекают нам – они никуда не годятся.

Но подождите: прежде чем ругать словари, давайте проверим истинность посылки. Разве фраза “He waved his hand” обязательно означает «он помахал рукой»? Нет, необязательно. Wave может обозначать как многократное движение (“махать”), так и однократное (“взмахнуть”). Предложение «Он взмахнул рукой, в которой блеснул клинок» можно в принципе перевести дословно: “He waved his hand in which a blade shone”, хотя я бы, пожалуй, обошёлся без обозначения руки: “He waved a shining blade”.

Кстати, чтобы прилично переводить, надо не только уметь пользоваться словарями, но и обладать кое-какими навыками собственно перевода. Одним из таких навыков является умение переформулировать трудную для перевода фразу так, чтобы заменить сомнительное слово синонимом. Например, взмахнуть в данном контексте синонимично слову замахнуться. Не помешает посмотреть, как переводится в словаре и это слово. В НБРАС (Lingvo 12) даётся:

замахиваться, замахнуться 1. (занести руку для удара) threaten (smb with smth), raise (threateningly) (smth at smb)… замахнуться палкой на кого-л. wave / flourish a stick at smb, brandish a stick at smb

Эти данные подтверждают возможность использования в данном контексте слова wave, а также подсказывают и другие варианты перевода.

Что же касается фразы «Он согнул ноги в коленях, приготовившись к бою», не могу не отметить прежде всего её некоторую нескладность по-русски. Сгибают ноги в коленях обычно во время гимнастики. Не имеется ли в виду «он присел»? Как бы то ни было, даже если переводить эту фразу дословно, глагол bend не исказит её смысла: He bent (his legs) at the knees as he was getting ready for combat.

О.В. Петрова хотела бы, чтобы в нашем переводе «не получилось, что у него от страха подгибались коленки». Нет, этого не получится: когда коленки подгибаются от страха, говорят иначе: his legs gave way (under him), he became weak in the knees. Кстати, эти варианты может подсказать НБРАС (Lingvo 12).

Дефиниции не в фокусе

Чем ещё не устраивают словари О.В. Петрову? Оказывается, у них «дефиниции расплывчаты (например, beautiful: someone or something that is beautiful is extremely attractive to look at – LCE)». Хотелось бы узнать, какой могла бы быть менее «расплывчатая» дефиниция этого слова, если не прибегать к тривиальным определениям через однокоренные слова вроде beautiful – possessing beauty.

Между прочим, значения некоторых простых слов чрезвычайно трудно описать другими словами. Лично я нахожу дефиницию “beautiful – extremely attractive to look at” вполне адекватной, ибо она схватывает существенные признаки красоты: привлекательность предмета (attractive), проявляющуюся в очень высокой степени (extremely) при визуальным восприятии (to look at). Сравним это с определением слова красивый в «Новом словаре русского языка» Т.Ф. Ефремовой (М.: Русский язык, 2000): «поражающий зрение правильностью очертаний, гармонией красок, тонов, линий и т.п., доставляющий удовольствие своим внешним видом». В этом определении подчёркнуты те же признаки – привлекательность («доставляющий удовольствие»), её проявление в высокой степени («поражающий») и визуальное восприятие («зрение», «внешним видом»). Дополнительно, по сравнению с определением beautiful в LCE, отмечено ещё такое свойство, как правильность и гармоничность. Или эта дефиниция тоже «расплывчата»?

Добавлю ещё, что толкования лексических единиц в словарях серии Longman написаны не абы как, а на основе специально подобранного вокабуляра из 2000 базовых слов, позволяющего максимально приблизиться к принципу толкования сложного через более простое – одному из краеугольных принципов дидактики. (Между прочим, ни в одном из русских толковых словарей данный принцип не реализован, отчего мы и имеем в них пресловутые перекрёстные дефиниции, когда пристрастие объясняется через склонность, а склонность – через пристрастие).

Боюсь, что большинство претензий к существующим словарям, выдвинутых в статье О.В. Петровой, надуманны и несостоятельны. А теперь обратимся к выводам этой статьи о том, какие словари нужны переводчику.

Словарная арифметика

Во-первых, по мнению автора статьи, переводчику нужны словари с максимально полным словником. С такой точкой зрения можно согласиться лишь частично. Выше уже говорилось, что у словарей, нацеленных на формирование активного словарного запаса, словник по определению ограничен. Для прочих типов словарей полнота словника – конечно, идеал, к которому следует стремиться. Но идеал, увы, недостижимый: язык – настолько динамичная система, что никакой словарь не может зафиксировать сразу все новые (да и все старые) слова, выражения и значения, которые в языке постоянно то возникают, то умирают, то звучат на устах у всех, а то уходят на языковую периферию.

Назову для примера хотя бы пресловутый свиной грипп, о котором до недавнего времени знали только профессионалы, а теперь говорят со всех сторон. Понятно, что, заглянув в общие словари, вы не найдёте в них этого термина – он вошёл в наш активный лексикон слишком внезапно по причинам, которые невозможно было предугадать. И его в словарях ещё какое-то время не будет. Не может словарь отразить и все потенциальные нюансы употребления лексических единиц в речи.

С иронией в статье О.В. Петровой процитировано «пленяющее своей прямотой сообщение» LCE о наличии в нём только 106 тысяч слов. Ну что ж, словарь по крайней мере не обманывает читателя. А для того, чтобы определить, много это или мало для словаря на 1950 страниц, сравним его с другим словарём — единственным, удостоившимся в статье каких-то добрых слов. А именно с «Большим англо-русским и русско-английским словарём В.К. Мюллера». Правда, автор статьи не уточняет, какое именно издание она имеет в виду. Словарь с таким названием выпускали и выпускают разные издательства. Одно из них – «Дом славянской книги» – утверждает, что на 960 страницах его издания 2008 года уместилось 450 тысяч слов.

В это кто-то готов поверить? Ну, тогда займёмся арифметикой. Поделим 450000 на 960 – получается в среднем 470 слов на странице. Имейте в виду, под «словами» должны пониматься вокабулы, т.е. заглавные лексические единицы словарных статей, а также вынесенные за знак ромба фразеологизмы, набранные полужирным шрифтом. Так вот, на большой странице словарного формата при печати стандартным кеглем даже при минимально подробной разработке словарных статей уместить такое количество вокабул физически невозможно!

Другой издатель словаря с таким же названием – издательство «Эксмо» – называет более скромную цифру: 200 тысяч слов (объем словаря 1008 стр.). В среднем получается около 200 слов на странице, что немного ближе к истине, но тоже неправда.

Не поленимся, посчитаем вокабулы на случайно открытых страницах «словаря В.К. Мюллера» ООО «Эксмо». На с. 292 оказалось 55 вокабул, на с. 607 – 56 вокабул. Если издатели считали также и иллюстративные выражения внутри статей, то к вышеприведённым цифрам можно добавить ещё 34 и 32 единицы соответственно. Остальные расчёты предоставляю читателю сделать самому. Вот и получится, что заявленный объём «словаря В.К. Мюллера» завышен в одном случае раз в пять-шесть, а в другом в два – два с половиной раза.

Реальный объём «большого» (по названию) словаря составляет максимум 90 тысяч слов – включая примеры – в обеих (англо-русской и русско-английской) частях, т.е. до 45 тысяч слов и примеров в каждой части. Судите сами, как на этом фоне смотрятся 106 тысяч английских слов и выражений (не считая примеров!) в словаре LCE.

Увы, «полных» словарей не бывает. К счастью, в наше время существует Интернет, где переводчик может найти объяснение почти всему новому, сложному или необычному, что возникает в лексике английского языка. А словари всегда будут немножко консервативнее, потому что включение той или иной единицы даже в самый подробный словарь – итог отбора, обработки и анализа, требующих времени.

Чем словарь поможет убогому

Второй вывод, который делается в статье О.В. Петровой, гласит, что «словарь, предназначенный для переводчика, должен иметь расширенную информацию относительно синтаксических моделей, в которых слово употребляется, и его лексической сочетаемости». Эту мысль я поддерживаю, но боюсь, тут мы ломимся в открытую дверь: как раз в словарях серии Longman, столь не любимых автором статьи, наиболее методично и подробно отражены синтаксические модели, по которым употребляется каждое слово в своих основных значениях. Что касается лексической сочетаемости, то её иллюстрируют примеры и контексты словарей-тезаурусов и лингвистических корпусов. Есть ещё специальные словари сочетаемости, например, the BBI Combinatory Dictionary of English издательства John Benjamins.

Третье требование, сформулированное О.В. Петровой, заключается в призыве к созданию «особого типа словаря, который можно было бы условно назвать “тезаурусом ситуаций”». Туда вошли бы речевые формулы, характерные для определённых ситуаций, а также для описания тех или иных жестов и состояний.

Важность таких формул неоспорима, но для этого необязательно нужен особый словарь. Так, работая над НБРАС, я старался, по мере возможности, включать в него и клише, описывающие эмоциональные состояния, – вот несколько примеров, наугад взятых из буквы С: я так и сел при этой новости, краска сбежала с его лица, его глаза светились от радости, я сгораю от нетерпения, её лицо сложилось в презрительную гримасу, сглотнуть комок в горле, изображать мировую скорбь. Нашлось место и стандартным текстам типичных объявлений и сообщений: «Это рекламное место сдаётся», «Ушла на базу», «У вас квитанция при себе?», «Оставьте сообщение после звукового сигнала», «Слушали», «Постановили» (формулировки в протоколах собраний).

В то же время с сожалением приходится отметить несостоятельность тех примеров, которые О.В. Петрова приводит в подкрепление своей идеи. Так, она спрашивает: «Если героиня романа от удовольствия смешно морщила нос, то стоит ли переводить это на английский язык как “wrinkled up her nose”? Не получится ли, что она морщится от дурного запаха?».

Моё мнение: нет, не получится, если описать в переводе ситуацию так же подробно, как она изложена по-русски, например: She wrinkled up her nose in amusement, which made her look odd (возможны и иные варианты). Ведь морщить нос здесь – не фигура речи, а описание физической гримасы. Но отмечу: к «типичным способам описания стереотипных ситуаций» данный пример не относится ни в английской, ни в русской речи, поскольку морщить нос от удовольствия – отнюдь не «стереотипная ситуация». Пример повисает в воздухе.

Вот ещё один аргумент, выдвигаемый в статье в пользу словаря клише: такой словарь якобы позволит «избежать недоразумений, подобного тому, которое произошло с американцем, говорящим по-русски и даже считающим себя переводчиком: когда остановивший его сотрудник ГАИ потребовал предъявить документы, американец честно протянул свой паспорт и долго не мог понять, почему гаишник требовал “другой”».

Мне, честно говоря, странно: что тут было не понять этому американцу-переводчику? Дорожная полиция везде одинакова: если она останавливает автомобилиста, то обычно просит его предъявить водительские права. (Другое дело, что в США водитель не во всех случаях обязан предъявлять свои права, но сути ситуации это не меняет). Рассказ об автомобилисте, упорно сующем гаишнику свой паспорт вместо водительского удостоверения, вызывает сомнения либо в адекватности водителя, либо в правдивости байки. Но даже если байка и правдива – не вижу, чем в такой ситуации словарь мог бы помочь этому убогому.